Латиноамериканские нации. Из истории происхождения

 Латиноамериканские родственники

Обложка журнала мексиканского посольства в Москве «Мексиканский контекст», где была опубликована предлагаемая здесь статья.

Развернуть текст

Предлагаем вашему вниманию публикацию из издавшегося несколько лет в Москве уникального журнала на русском языке — «Мексиканский контекст», который выпускало Посольство Мексики в России. Этот журнал очень быстро перестал выходить, учитывая перманентные проблемы в мексиканской экономике — у посольства просто кончились деньги на издание журнала, чем оно было очень огорчено.

А журнал, несмотря на свой микроскопический тираж, был иногда очень ценен по своему содержанию. Наряду с текущей политикой, в этом журнале время от времени появлялись статьи и о том, как латиноамериканцы видят сами себя, свое происхождение, историю... Portalostranah.ru, следуя своей концепции давать подробную информацию из первоисточников, решил вернуть в этом выпуске специальной темы «Мексиканский контекст» русскоязычному пользователю.

Публикуемая статья, которую можно было бы назвать «Происхождение Латинской Америки», или чем латиноамериканские страны по своему происхождению отличаются одна от другой», с течением времени стала смотреться даже интереснее — многие выводы, делавшиеся в ней в канун двадцать первого века, получили дополнительное подтверждение.

Хотя, с другой стороны, некоторые утверждения, содержащиеся в статье, могли быть оспорены уже с момента публикации.

Например, говоря об искусственно созданных вождями латиноамериканских нациях и государствах, один из авторов называет искусственным государством Доминиканскую Республику. В тоже время, изучая историю этой страны, обращаешь внимание на часто подчеркиваемый факт, что Доминиканская Республика была создана вследствие желания мулатов создать государство отдельно от негритянской общины, в свою очередь основавшей государство Гаити, расположенное на том же острове.

Так что, возможно, за созданием Доминиканской Республики стоял не только сиюминутный, но и глубинный расовый фактор. Этот фактор проявился и в том, что президент Доминиканской Республики Трухильо уже в 20 веке обращался к испанскому руководителю Франко с просьбой помочь упрочить расовые основы Доминиканской Республики, отправляя молодых испанцев на постоянное жительство в Доминиканскую Республику.

Оригинальное название предлагаемой статьи из «Мексиканского контекста» «Танец масок или Америка в единственном и во множественном числе».

Публикация представляет собой дискуссию двух латиноамериканских исследователей на тему происхождения Латинской Америки.- Серхио Маррас беседует с Октавио Пасом. Статья на нашем сайте публикуется с небольшими сокращениями. Главные тезисы статьи мы выделили жирным шрифтом:

«Октавио Пас: Имя — Латинская Америка — не очень правильно: в прошлом веке обычно ее называли Испанская Америка. Основоположник нашей современной литературы Рубен Дарио в своей известной «Оде Рузвельту» использует термин Испанская Америка. Название же «Латинская Америка» восходит своими корнями к французскому языку и стало модным лишь в 19 веке. Это неточный термин, как и понятие «Саксонская Америка», которое включает в себя многочисленные группы, которые нельзя считать саксонскими.

Американское общество — это совокупность различных этносов и культур. Саксонский элемент, а даже лучше сказать — англосаксонский, был определяющим в прошлом, но теперь он уже потерял свою актуальность.

Название «Латинская Америка» — неточный термин, потому что речь не идет ни о латинах, ни об индейских сообществах, ни о неграх. Если термин «саксонский» имеет узкое толкование, то «латинский» — слишком расширительное. Гораздо точнее здесь было бы определение «испанский», хотя и оно не отражает всей реальности. Оно лишь относится к языку, на котором мы все говорим. Тут уж ничего не поделаешь! Ведь и названия наших стран не очень точны. Соединенные Штаты — это нечто совсем необъятное, а Соединенные Штаты Америки — издевательство над языком.

Имя «Мексика» несет в себе отблески истории и преданий, вызывает в памяти образы луны, воды и орлиных высот. И кому только в голову пришла мысль поменять его на это жалкое подражание — «Мексиканские Соединенные Штаты»?

(После завоевания колонией Новая Испания независимости от испанской короны было решено, что новая страна будет названа Мексикой (позднее переименована в Мексиканские Соединенные Штаты) в честь ее столицы — Мехико, который был основан задолго до этого, еще испанским завоевателем Кортесом в 1524 году, на месте древней столицы ацтеков Mехико-Теночтитлан. Согласно одной из версий, слово «мехико» («мексико») происходит от названия индейского племени «мешика», по другой — от имени бога-покровителя ацтеков, или от искаженного индейского названия местности «место озера Луны». Прим. Portalostranah.ru).

Имена неточны и невыразительны, но называемые ими вещи вполне реальны. Латинская Америка — это реальность, которую можно потрогать. Правда, не рукой, а силой разума.

Серхио Маррас: Сейчас много спорят о том, добралась ли современность до Латинской Америки, а если да, то в каком виде... Не кажется ли Вам, что Латинской Америки достигла не сама современность, а лишь представление о ней?

0. П.: Об этом мы поговорим несколько позже. Прежде чем понять, в чем же состоит современность для Латинской Америки, надо задуматься об ее корнях. Испанский историк Эдмундо О. Горман тонко подметил, что до появления испанцев не существовало по сути дела, того, что мы сегодня называем «Америкой». И действительно, кочевники, обитавшие на равнинах нынешних Аргентины и Чили, ничего не знали и не ведали о племенах Амазонки, ни тем более о высокогорных культурах Перу, Боливии и Мексики

Это же утверждение верно и для племен, живших на севере континента. Наиболее развитые цивилизации Америки — мезоамериканская и инкская — ничего не знали друг о друге. Наша Америка, которая сегодня говорит на испанском и португальском языках, складывается как историческая общность во времена господства испанской и португальской короны. Мы не сможет разобраться в нашей истории, если не поймем этого. Наши корни, наше происхождение — это ключевой вопрос. Здесь возникает тема современности. И при том в двух аспектах. Первый связан с актуальностью нашего прошлого: культура — это реальность, которая проявляет поразительную жизнестой­кость под ударами истории и времени.

По-прежнему живо наше индейское и испанское прошлое. Но современность не вышла из чрева этого прошлого. Скорее она зародилась в противовес или вопреки ему. Наша современность пришла извне, и у ее истоков была борьба.

Второй аспект неразрывно связан с первым. Речь идет об особом характере испанской культуры в современном мире. На заре современности, в 16 веке Испания представляла собой весьма своеобразную версию Запада. С одной стороны, она положила начало эпохе современности своими путешествиями в поисках неведанного, своими открытиями и конкистами. Испания и Португалия начали экспансию Европы, что стало краеугольным камнем современного мира, С другой же стороны, несколько, позднее они решили «закрыть» Европу и современность, проводя политику Контрреформации.

Другой великой державой, осуществившей проникновение в Америку, была Англия, для которой были характерны совсем другие процесс — протестантизм и зарождение современной демократии. История Англии и Голландии (еще одной державы, сыгравшей на первых порах важную роль в Америке) неразрывно связана с Реформой. Протестантизм стал одним из столпов современного индивидуализма и политической демократии. Поэтому и демократия в Соединенных Штатах на первом этапе была религиозного типа.

Так с самого начала и стало вырисовываться великое противостояние между испанской и португальской Америкой, с одной стороны, и ее англосаксонской частью, с другой. Наша зарождалась вместе с Контрреформацией и основывалась на иерархи­ческой структуре общества. Для нее государство сводилось к монархии неотомистского толка (а это отнюдь не французский абсолютизм, как принято считать), а поэтому и отношение ее к зарождающейся современности было весьма противоречивым. (Неотомизм — католическая доктрина, которая сочетает в себе веру в силу человеческого гения и познаваемость мира, но одновременно признает божественное сотворение мира и догматы церкви. Прим. Portalostranah.ru)

Саксон­ская Америка зарождается вместе с ценностями Реформации, и ей повезло, если так можно сказать, стать зародышем религиозной демократии (антипаписткой и антикатоли­ческой). Она стала провозвестником современности. Обе Америки — это своеобразная проекция двух европейских центров влияния — английского и испанского, островного и полуостровного. Понимание этих процессов приведет и к пониманию всей нашей истории.

С.М.: Когда же пришла независимость, был заимствован ряд идей, которые напрямую нельзя было назвать ни испанскими, ни английскими. Скорее речь шла о французских идеях.

О.П.: Влияние идеологий той эпохи было решающим. Кроме того нельзя было пройти мимо и того влияния, которое оказали на наших интеллектуалов, на наших вождей две великие революции: американская и французская. Обе не просто произвели впечатление, а стали руководством к действию. Но есть еще один не менее важный фактор, которые многие просто стараются не замечать. Независимость Латинской Америки невозможно объяснить без учета сопутствующего ей другого явления, которое, по сути дела, и лежало в ее основе или, как говорят схоласты, несло в себе действенное начало. Речь идет о распаде испанской империи. И это самое главное. В Испанию вторглись войска Наполеона, и его брат Жозе стал правителем страны (и об этом надо откровенно сказать) при помощи ряда испанских либералов. А ведь это была иностранная интервенция и гражданская война. И наконец, всегда говорят еще об одном факторе влияния- заразительном примере Наполеона. Этот человек привел в восторг и подвинул на действия многих испаноамериканских вождей. Он стал для них моделью диктатора.

Короче говоря, для того, чтобы понять события тех лет надо постоянно помнить о двойственном характере испаноамериканскои независимости (случай Бразилии совершенно отличен). С одной стороны, это процесс распада испанской империи, который получил новый импульс после оккупации Испании французами. Этот процесс сразу же слился с другим, который по сути своей был его логическим следствием — борьбой за независимость. Они оба представляют собой единое целое и не могут рассматриваться в отрыве друг от друга. А независимость, в свою очередь, означала распад. В результате всего этого зародилось двадцать государств или псевдогосударств. Активными агентами независимости и раскола выступали те же самые люди — местные вожди.

Но и это еще не все.

Участвовавшая в борьбе за независимость интеллигенция восприняли идеи французского, английского и североамериканского либерализма и провозгласили лозунг создания на нашей земле демократических республик. Но ведь эти демократические идеи не были задуманы для испаноамериканскои действительнос­ти, не были они и приспособлены к потребностям и традициям наших народов. Так наступило царство неискренности и лжи: за современным демократическим фасадом пряталась архаичная реальность. История превратились в маскарад.

С.М.: Здесь один чрезвычайно интересный аспект. Эти вожди-диктаторы-освобо­дители пришли, вынашивая в своей голове идеи современности, свободы, равенства, в конечном счете, демократии, но так и не воплотили их в жизнь. Насколько же глубока пропасть между идеями и реальностью, которая так характерна для наших политических классов, где мы, конечно, можем обнаружить идеологию современности, но лишь заключенную в тесные рамки беспредельного практического анахронизма?

О.П.: Полностью согласен с вами. Однако, как мне кажется, стоит несколько рельефнее выделить это. Идеи Просвещения заложили основу освободительного движения в Южной Америке, доказали его целесообразность.

Мексика представляет собой несколько особый случай. Если мы внимательно и непредвзято обратимся к документам, вышедшим из-под пера первых мексиканских руководителей повстанческого движения, то увидим, что их аргументация была взята, в основном, из работ теологов-неотомистов. Здесь мне, прежде всего, приходит на ум их утверждение, что власть изначально принадлежит народу, из чего вытекает вывод, что если сюзерен несправедлив или что если он самозванец, народ имеет право на восстание. Более того, иезуит Мариана даже оправдывал цареубийство.

Умнейший и интереснейший богослов Сервандо Тереза де Миер использовал эти идеи для оправдания освободительной революции в Мексике.

Согласно брату Сервандо, Новая Испания была королевством, входившим наряду с Арагоном, Леоном и другими в испанскую корону. Когда же власть узурпировал Наполеон, он нарушил пакт, вернув тем самым суверенитет народу Испанской Америки. Следовательно, народ Испанской Америки, восстановив свой суверенитет, имел полное право на отделение от кастильской короны и на выбор своих собственных правителей. Подобные умопостроения не имели ничего общего с лозунгами французской революции, зато восходили своими корнями непосредственно к теологии неотомизма.

Спустя несколько лет были восприняты и идеи современности. В качестве образца были взяты освободительная революция в Соединенных Штатах и французская революция. Но были они восприняты чисто механически, как простое подражание. В Мексике, как и в других странах, республикански-демократическая современность была не более чем заимствованной идеологией, не более чем маской. Подведем же некоторые итоги. Революция вождей независимости следовала логике разрушающихся империй. Вожди, почти всегда простодушно, выбирали ту идеологию, что у них была под рукой. Так росла пропасть, потому что не существовало никакой органической связи между этой идеологией и испаноамериканской реальностью. Новые идеи призваны быть выражением чаяний общества, а потому должны быть задуманы и сформулированы с целью решения стоящих перед ним проблем, с целью удовлетворения его потребностей.

Вот почему необходимо, чтобы вначале сообщество людей внутренне перестроилось, и лишь затем выдвигать лозунги и программы, вести политическую работу. Первичными должны быть перемены в сознании, в верованиях, в привычках, в конечном счете, в самом образе мышления творцов истории — народа и его руководителей.

Французская революция немыслима без глубоких перемен в образе мышления и морали, которые произошли в 18 веке. У нас же не было 18 века, как не было своих Канта, Юма, Руссо или Вольтера. Мы также не испытали (а если и да, то лишь весьма поверхностно) никаких перемен в наших вкусах, чувствах, сексуальности, другими словами, во всем том, что мы называем культурой той великой эпохи. Нам лишь была навязана некая универсальная идеология, идеология современности, которая попросту подмяла под себя традиционную культуру. И это прежде всего видно на примере семьи — ячейки и души любого общества. Менялись наши конституции и наши режимы, а индоиспанская семья оставалась неизменной. В Мексике семья стала причиной самого закоренелого нашего общественного порока — патримониализма. (т.е. семейственности и принципа личной преданности в политике. Прим. Portalostranah.ru).

С.М.: Так Вы полагаете, что все эти маски, о которых мы только что говорили, по сути своей, есть плод фантазии, плод литературного творчества, и что ответственность за это несут, если так можно выразиться, публицисты и писатели того времени?

О.П.: Политические и социальные революции плодовиты лишь тогда, когда соответствуют или отвечают переменам в области культуры общества. Я убежден, что перемены в культурной сфере ничуть не уступают по своей важности переменам в материальной сфере. А в 20 веке изменились наши идеи и наши законы, но не наши жизненные установки.

С.М.: Этот маскарад продолжается и сегодня?

О.П.: Да, безусловно. Но это, без всякого сомнения, весьма упрощенный подход. История импорта европейский идей в Латинскую Америку и попыток их имитации здесь куда как сложнее и запутаннее. Однако в общих чертах именно так все и происходило. Если же мы хотим более широко взглянуть на этот процесс, то следует принять во внимание еще один важнейший фактор. Процесс распада испанской империи и зарождения латиноамериканских государств совпадает по времени с явлением совер­шенно противоположной направленности -интеграцией и экспансией Соединенных Штатов.

С. М.: Своеобразная обратно пропорциональная связь...

О.П.: Своеобразное зеркальное отражение. То, что произошло в Соединенных Штатах — зарождение современности, демократии и великой единой нации — это совершенно противоположное тому, что произошло в Латинской Америке. Полагаю, что об этом следовало бы поговорить более подробно, потому что иначе мы не поймем истинный смысл ее дезинтеграции. Бросив взгляд на политико-географическую реаль­ность Латинской Америки, следует спросить себя, а имели ли латиноамериканские нации в то время свои исторические и культурные особенности; были ли они экономически и политически жизнеспособны.

Здесь нельзя ограничиться общими словами, ведь каждый случай был уникален. Например, Мексика. Это — древняя страна, восходящая своими корнями в доколумбову эпоху. Ее столица была основана ацтеками еще в 14 веке. И испанские завоеватели решили сохранить ее из самых добрых побуждений. Затем, уже в 16 веке испанцы правили страной при помощи своих индейских союзников, прежде всего тлакскалтеков и остатков местной аристократии. Постепенно креолы стали забирать в свои руки бразды правления у испанцев, а затем, уже в годы независимости, разделили бремя власти с метисами, составляющими сегодня большинство населения страны. Так возникло смешанное общество, в состав которого входят различные этнические группы и которое сегодня отличается определенной культурной однородностью. Но настоящее слияние произошло лишь благодаря мексиканской революции.

Правы те, кто утверждают, что революция не решила многих проблем, но она способствовало интеграции Мексики. И сегодня у моей страны есть национальный характер или, да простят мне старомодное выражение, национальная душа.

С.М.: А чем отличается Мексика от остальных?

О.П.: Классический пример — это Перу. В целом ряде аспектов история этой страны схожа с мексиканской: высокоразвитая индейская культура и сложно-утонченная испанская культура на протяжении 16, 17 и частично 18 веков. Современная история Перу делает крутой поворот с момента получения независимости. Перу по настоящему не знало освободительной революции. Ее совершили там южноамериканские народы. После этого — в отличие от Мексики — в 20 веке перуанцы уже не переживали никакой революции. Таким образом глубокий культурно-рассовый конфликт, который частично смогла разрешить мексиканская революция, по-прежнему продолжает тлеть в Перу. Это одна — и отнюдь не единственная — из причин, объясняющая почему наш друг Варгас Льоса потерпел столь горькое и незаслуженное поражение. Против него — наряду с ответной враждебностью немногочисленных левых и лицемерием поддерживающих его правых — сыграли и расовые предрассудки. Современный человек Варгас Льоса вынужден был сражаться с архаической реальностью, отравленной многовековым ядом дискриминации. В других же сообществах индейцы вообще были истреблены.

Обходят молчанием геноцид в Аргентине и Уругвае. Как и Чили, эти сообщества зародились на рубеже 18-19 веков. Для Аргентины и Чили характерна культурная и ярко выраженная национальная общность. Есть и другие нации, где доиспанские цивилизации играют меньшую роль, чем в Перу или Мексике, но где присутствует многочисленное индейское население. Примером тому могут служить Боливия, Парагвай, Колумбия, Эквадор и Венесуэла. В некоторых из этих наций присутствует еще один фактор, играющий ничуть не меньшую роль, чем индейский и придающий им определенное своеобразие. Речь идет об африканском влиянии. И, наконец, есть ряд наций, представляющих собой искусственнее образование, этакое изобретение истории. Это нации, придуманные в результате политических маневров для удовлетворения амбиций местных князьков и олигархов; нации, возникшие в результате исторических казусов. Уругвай может служить подобным примером. И хотя я очень люблю эту страну — из-за ее людей, из-за ее демократических традиций, — думается, что совсем непросто провести различия между аргентинцем и уругвайцем, непросто понять, что же разделяет их.

Другой пример исторического казуса — центральноамериканские нации. Здесь государства зародились по воле местных вождей и олигархов и под воздействием североамериканского империализма. Нечто похожее произошло и на Антильских островах. Не думаю, что Куба, Пуэрто-Рико и Доминиканская Республика являются странами в полном смысле этого слова. Скорее речь идет о частях единого государства. Когда мы сможем создать цивилизованную политическую географию, эти страны сольются в одно целое.

С.М.: Я хотел бы немножко отойти от основной темы и поговорить об этом. Почему вы считаете современными такие страны, как Аргентина и Чили?

О.П.: Это современные страны, потому что они зародились вмести с современностью, то есть на рубеже 18-19 веков. Но вы правы, что современными мы их можем назвать лишь наполовину, их эволюция осталась незавершенной. В любом случае речь идет о странах, чье историческое прошлое не столь богато и противоречиво как у Мексики или у Перу. Если мексиканец задумывается о своей истории, то вольно или невольно он обращается взором к прошлому. Когда же о своей истории размышляет аргентинец или чилиец, его мысли обращены к будущему. Только в этом смысле они и современны.

СМ.: А не кажется ли Вам, что в культурном отношении Чили и Аргентина — метисы...?

О.П.: Нет, ну что Вы! Это — страны европейских иммигрантов, в большинстве своем имеющих латинские корни, хотя среди чилийцев встречаются немцы и югославы. И снова хотелось бы подчеркнуть: все это весьма относительно. Безусловно, индейское влияние присутствует в Аргентине. Я лишь не соглашусь с утверждением, что там оно играет решающую роль. До недавнего времени многие аргентинцы не замечали или недооценивали существование так называемых «черноголовых» (так там «величают» индейцев и метисов).

Много лет тому назад, в первые годы правления Перрона, я... (был) в Париже. В то же время в Париже оказалась и еще одна аргентинская знаменитость. Правда это была ...всего лишь королева мюзик-холла. Я говорю об Эвите Перон. Она появилась увешанная жемчугами, мехами и прочей безвкусной мишурой. Однажды вечером, когда мы обсуждали события в Аргентине, между нами вспыхнул спор. Мои друзья полагали, что перонизм — это привнесенное из Европы явление, своеобразная креольская разновидность итальянского фашизма. Я же возражал им, утверждая что перонизм — это чисто латиноамериканский феномен, потому что популизм и вождизм — это эндемии наших стран. Мне раздраженно отвечали, что Аргентина — это не Мексика, что у них в стране не было ни индейцев, ни метисов. На это я им заявил: сейчас Перон просто помогает Вам понять, что Ваша страна — это совсем не Швейцария или Англия. Вы — часть Латинской Америки и Испании со всеми их генералами и демагогами.

С.М.: И их индейцами...

О.П.: В какой-то момент в нашей беседе были упомянуты «черноголовые», поддердживающие Перона. Подобное выражение крайне удивило меня, и я спросил, о ком они говорят, что еще за «черноголовые». Выслушав объяснение, что речь идет о проживающих в глубине страны индейцах и метисах, я воскликнул: «Вот теперь я симпатизирую перонизму!».

Испанской империи удалось добиться — не только силой, но и через евангелизацию — заметного религиозного, языкового и культурного единства... Что же касается Латинской Америки, то распад испанского государства привел к появлению в незрелых еще обществах вождей и групп, решивших построить новые нации на фундаменте заимствованных идей.

Почему же возник вождизм — предвестник испаноамериканского национализма? Потому что новой законности, законности республиканской и демократической, не хватало легитимности испанской монархии. Речь не идет до какой-то уникальной или исключительно юридической легитимности, а лишь об традиционно-историческом феномене. Новая же республиканская законность была лишь политико-юридической концепцией, не имевшей никаких прецедентов и не связанной своими корнями с реалиями наших народов. Крутой поворот в нашей современной истории как раз и заключается в переходе от испанской монархии к демократии, от наднационального трона к институту национальных президентов. Этот переход не мог пройти мирно и гладко, потому что новой республиканской законности не предшествовали перемены в сознании и образе мышления, как это было в Европе и США. Не было демократической закалки, как не было классов и групп (прежде всего, буржуазии), совершивших в Европе революцию современности. Вожди и некоторые группы навязали современную идеологию и новую законность, навязали их сверху и вопреки легитимности. Они превратили ее в фикцию, которая подавляла действительную реальность. В ответ они получили волнения, перевороты, анархию и диктатуру. Сегодня мм уже можем восславить эту республиканскую законность, потому что демократия начинает укореняться в наших народах. В отличие от стран, входивших в Советский Союз, у нас общее языковое, культурное и религиозное богатство. У нас у всех общее прошлое. Национализм не посеял среди нас смертельные всходы, как это произошло в России и на Балканах.

СМ.: И вы твердо убеждены, что этот маскарад продолжается и по сей день?

О.П.: Еще не все маски сорваны... С этим связана еще одна тема, о которой следовало бы поговорить поподробнее. Речь идет об империализме. На протяжении многих лет со всех сторон мы слышим разговоры о североамериканском империализме, но мы так и не поняли до конца характер и функции этого империализма.

С.М.: Что же здесь еще осталось нераскрытым?

О.П.: Прежде всего следует провести различия между различными типами империй. Есть государства, под правлением которых находятся огромные территории, населенные различными народами-носителями различных культур и языков. Это классические империи, такие как римская, китайская или российская. Иногда центральные власти навязывают единую культуру — религию, язык, законы — угнетенным народом. Империя умудряется создать определенную цивилизацию. Примером тому могут служить испанцы в Латинской Америке и Китай, создавший огромное единое государство.

Есть и другой тип владычества, который осуществляется по отношению к различным странам, где сохраняются свои национальные особенности, но где господствует единая власть и единый закон. Наиболее яркий тому пример — современный империализм Великобритании и Франции.

И, наконец, существует и гибридная разновидность империализма, носителем которой являются Соединенные Штаты. (Внимание: Portalostranah.ru не всегда разделяет политические оценки. Прим. Portalostranah.ru). 

В силу своих политико-демократических традиций эта страна не может исповедовать имперскую идеологию, но вместе с тем экономические и политические потребности принуждали ее к экспансии. Ее империализм носил, скорее, экономический характер. Это — империализм без универсалистской и гегемонистской идеологии. И именно этот аспект был наиболее тщательно изучен в Латинской Америке. На протяжении вот уже более века Соединенные Штаты сталкиваются с историческим противоречием — они одновременно и империя, и демократия. Но это весьма своеобразная империя, которая никоим образом не попадает под классическое определение империи.

Сейчас мы становимся свидетелями нового явления: Соединенные Штаты переживают апофеоз своего военного могущества и, одновременно с этим, спад в области экономики. Форма разрешения этого нового противоречия скажется на будущем, как этой нации, так и всего мира в целом.

С.М.: Как вы думаете, данный упадок Соединенных Штатов под натиском европейской интеграции, под натиском Японии не подвинет ли он Латинскую Америку к объединению со страной, которую можно назвать ее естественным партнером?

О.П.: Благоразумие, которое согласно Аристотелю есть главная добродетель в политике, предлагает другое решение. Наше время это время крупных экономических блоков, и задача возрождения находящейся в упадке экономики Соединенных Штатов требует от них новых подходов к союзу с Латинской Америкой.

С.М.: Но и здесь уже забрезжил луч надежды. Например, Мексика заключила Договор о свободной торговле с Соединенными Штатами... А ведь Мексика всегда была одной из стран, наиболее резко выступающих против любого союза с Соединенными Штатами.

О.П.: Прежде чем остановиться на этом вопросе, я хотел бы, пусть даже мимоходом, затронуть проблему эволюции позиций латиноамериканской интеллигенции. Между 1930 и 1940 годами в силу широко известных причин демократические режимы потеряли доверие избирателей, что привело к появлению целого ряда авторитарных течений, источником большинства из которых был оголтелый национализм и болтливый популизм. Идеи некоторых из этих групп были созвучны входившим в то время в моду тоталитарным идеологиям. Совсем нетрудно услушать в среде представителей интеллигенции Аргентины, Никарагуа и других стран отзвуки итальянского фашизма и испанского фалангизма. (В Никарагуа потом поспешили перекраситься и — за достойным исключением поэта Пабло Антонио Куадра — совершили прыжок от фашизма к кастризму).

Другие же взяли на вооружение революционное мессианство — убогую разновид­ность марксизма, получившую хождение в наших странах. В основе ее лежали обрывки ленинизма, сталинизма, и болезненное самолюбие стран «третьего мира». Левое движение выросло после Второй мировой войны и стало господствующей идеологией в среде интеллектуалов. Только совсем недавно под давлением обстоятельств оно потеряло свою действенность. Но и это утверждение весьма относительно: по-прежнему у него много сторонников.

Мексиканский интеллектуал, в прошлом ректор университета опубликовал эссе, где утверждал, что Куба — это демократия будущего, а Кастро сравнивает с Монтескье. Как-то я написал, что наши левые интеллектуалы — наследники богословов-неотомистов 16 века. Но я здесь явно преувеличил: неотомизм был сложной и утонченной идеологией, а испано-американский марксизм есть всего лишь сумма вульгарностей, упрощений и заблуждений. Это — чистой воды обскурантизм: ни один из наших марксистов не отличался и не отличается глубиной и своеобразием Суареса или, скажем, Витория. Но в чем-то они все-таки схожи с неотомистами 16 века: свою миссию они воспринимают как тяжкий крест и вот уже на протяжении долгих лет являются неутомимыми бойцами идеологического фронта. Они — священники и евангелисты псевдорелигии, у которой нет Бога, а есть лишь инквизиторы и палачи.

Наши интеллектуалы-леваки унаследовали и якобинскую нетерпимость, и наивную веру в то, что какие-то заклинания и есть ключи к познанию мира и истории. Она стали продолжателями традиционного порока испаноамериканского мышления — веры в глобальные решения и забвения реальности».

Vuelta № 194

Подготовка Интернет-версии и примечания Portalostranah.ru

Опубликовано 26/04/09

Также смотрите: О происхождении бразильцев

Бразильцы и латиноамериканцы. Бразильский взгляд на эти термины